Аст Ахэ

Струн железо касание рук сохранит
Пусть рассыпятся нотами прежние песни
Но, забвенье разбив, вновь струна зазвенит
Из сгоревших страниц снова память воскреснет

И сплетутся в узоре волшебно-простом
Снежный вихрь и с неба упавшие звёзды
Нить тропинки, ведущей в незапертый дом
И тепло очага зимней ночью морозной.

На губах пряный вкус золотого вина
И печальный напев, потревоживший струны
Оборвётся аккорд, и падёт тишина
И ложатся на лист тонким кружевом руны.

Там трава серебром словно иней блестит
Рвутся в синее небо высокие горы
Ветер в кронах могучих листвой шелестит
Бьётся в серые скалы холодное море.

Этой ночью опять мне никак не уснуть
Сердце тянет в края, где ни разу я не был
В даль тропинка бежит, измеряя мой путь,
И сияет Звезда в чёрном бархатном небе. Тэм Гринхилл

Последние аккорды взлетели под свод, коснувшись мягкими нотами до сознания слушающих. Девушка в последний раз провела рукой по серебряным струнам и замолчала. После поднялась с кресла, жестом пригласив соперника, улыбнулась коротко и расположилась на полу, на подушках, внимательно вслушиваясь в тишину.

Сколько лет уж прошло с тех пор,
Как ушел я в ночь за звездой
И, бродя средь лесов и гор,
Позабыл дорогу домой.

Нет, я не был несчастлив в пути,
И дорога меня звала,
Я бы мог еще долго идти,
Но мне вдруг захотелось тепла.

Захотелось огня в очаге,
Чтобы руки к нему протянуть,
И под песню ветра в трубе,
Ни о чем не тревожась, заснуть.

Я устал, и устал мой конь,
Он немало прошел со мной,
И зовет нас в ночи огонь,
Нам пора вернуться домой.

Пусть потом я снова уйду,
И недолог будет покой...
Я свой дом никак не найду.
Покажите мне дорогу домой... Тэм Гринхилл

Под конец, песня преобразилась новыми красками… Еле уловимыми, почти неощутимыми, но в тоже время такими важными и необходимыми… Словно в неё вплетались новые чувства, а имеющиеся становились ярче и сильнее… Но вот и последняя строчка… Последнее слово… Его менестрель не столько пропел, сколько просто произнёс, шепотом… Слова кончились, а музыка играла ещё несколько мгновений… Руки более не гладили серебряные струны, такие привычные, родные, а музыка продолжала эхом отражаться от стен, словно не желая уходить, не желая раствориться в тишине… Но, как и должно быть, вскоре повисла тишина… Ничего более не напоминало ни музыки этой, ни слов, лишь какой-то осадок в душе… горький, тоскливый, печальный, но..спокойный. Менестрель улыбнулся слегка, а после сел рядом с сестрой на полу.

Что тебе в трактире этом?
Менестрель, ответь,
Кружек звон и звон монетный,
О слезах ли петь?..
Бойко треплют языками,
Что для них печаль...
Так зачем же под руками
Снова плачет сталь?

Перебор серебром -
Меж пальцев ручьём
И песня твоя почти ни о чём
Неслышной волной,
Бесшумным крылом
Прокралась ночь
В незапертый дом…

На столе от кружек тесно
Разгулялся хмель
Эй, весёлую нам песню
Спой-ка, менестрель!
Голос смолкнет, пальцы дрогнут,
Оборвав аккорд
Песня радостью метнётся
Под высокий свод:

Налейте чашу менестрелю
Я вам сыграю и спою
Я пью вино, но не хмелею
Тем меньше пьян, чем больше пью…

Но опять напев печальный
И глаза грустны
В звоне кружек оловянных
Струны не слышны
Так зачем же свою душу
Перед ними рвать?
Кто тебя захочет слушать
Если не понять…

Ты будешь людям петь в дороге песни
По сто раз умирая и любя,
Но помни - никому не интересно
Что менестрель на сердце у тебя

Уходи опять в дорогу
Слышишь, менестрель
Облегчит твою тревогу
Звёздная метель
Здесь тебя уже не держит
Ничего, поверь
Но дорога ждёт, как прежде
И открыта дверь. Тэм Гринхилл

Наваждение ли - вокруг был трактир, люди, сидящие за столами, толстоватый простодушный трактирщик с подносом, на котором водрузилось сооружение из кружек. Шум, гам, веселье, тихие, но отчётливо слышные разговоры. А посреди, рядом с креслом, где плела туман видения Элхэ, стоял Менестрель.
Высокий хрупкий юноша с лютней в руках - обернулся, бросив тоскливый взгляд. Снова - один. Снова - уходить. Показался до боли знакомым, кто ты? И не хочется, чтобы видение ушло - Элхэ бросает в воздух всё новые и новые ноты, цепляясь пальцами за струны словно паук за свою паутину.
Юноша-менестрель печально улыбнулся, бросил под ноги золотые монеты - искрятся в свете факелов, растоптал их ногами. Ни к чему поэту эти ненужные железки. И, взяв бережно в руки свою спутницу-лютню, исчез, рассыпавшись искорками-звёздами.
Девушка открыла глаза, и, уступив место Элону, отошла в тёмный угол, смотря странными невидящими глазами.

Как унылы баллады твои, менестрель!
Или радости ты не встречал на пути?
Веселит сердца золотистый хмель -
Эй! велите же чашу ему поднести!
Пой, мальчишка, - по звонким струнам ударь,
Чтобы в жилах взыграла горячая кровь!
Наградит тебя щедро за труд государь -
Так воспой же героев великих боев."

Дорожить бесполезной жизнью - смешно,
Если все потерял в последнем бою. --
Залпом пьет менестрель золотое вино: --
- Что ж, славить так славить... и я вам спою. --

На мгновение музыка замерла, неуловимое мгновение, и вновь взмылась вверх. Дэнэ снова запел, своим голосом, в такт музыке, с теми же эмоциями, что он вложил в струны: тоска, лёгкая отрешённость… Правда, со спокойной отрешённостью, порой мешалась безумная страсть? Да… как пламя, непокорное, взмывающее вверх и всё выжигающее, неукротимое, обжигающее болью, и заставляющее вздрогнуть, словно обвиняющее и карающее кого-то…

Славь святую любовь! - так взойдут Еретик
И его госпожа - на единый костер:
Сталь оков и огонь обвенчают двоих,
Станет словом обряда для них - приговор.
Пламя к небу рванется - два алых крыла,
Память дымом истает, костер догорит:
От великой любви - только прах да зола,
Только ветер поет, да ворон кружит.

Славь великих героев! Тому же, кто смог
От воителей Света спасти свой народ,
Рухнет, словно проклятье, на горло клинок,
И его голова - гляди! - над аркой ворот.
И его не оплачут ни мать, ни отец:
Он ветрами отпет и дождями обмыт.
Вот - великих героев достойный конец!..
Только ветер поет, да ворон кружит.

Благородство восславить мне песня велит,
Но покончить с врагом - что покончить с войной:
Что за дело, коль Враг безоружным стоит? -
Примешь грудью удар, да в спину - второй.
А в слепых небесах - солнца мертвый оскал:
Победителя чести закон тяготит -
Так рази же смелей! - пусть над теми, кто пал,
Только ветер поет, да ворон кружит.

...Спета песня, король; мы сойдемся в цене -
Менестрелю за песни ты платишь сполна:
Голова ли на плаху, отрава ль в вине -
За врагов твоих чашу я выпью до дна!..
...Отзвенела струна, как шута бубенцы -
Скоро жалкий безумец навек замолчит,
Нынче крови сполна налакаются псы!..
Только ветер поет, да ворон кружит... Элхэ Ниэннах

Закончил же песню он спокойным голосом, переполненным печалью и как будто утратой чего-то… Музыка утихла, давая время на размышления... Заключение песни было как какое-то непонятное спокойствие, словно после шторма, яростной бури, давая время собраться с мыслями и успокаивая… Он открыл глаза. В них всё ещё плясал огонь и образы из песни… Ещё мгновение, другое, и взгляд был прежним… Вот только в душе словно ком стоял… Почему? Что в мире нет справедливости? Что правда никому не нужна? Что в душах победителей живёт жестокость? Но, разве так было не всегда? Глупо печалиться… Он тихо слез с кресла и сел на одну из подушек на полу. Хоть взгляд и не показывал того, но перед глазами у него всё ещё стояли те образы, и казнённый менестрель…

Позволь, я спою тебе песню о прошлом,
Ничего, что слова тебе не знакомы?
Ты не веришь мне – всё опять слишком сложно,
Но я Странник, и у меня другие законы.

Считай это сказкой – всё слишком красиво,
Ведь так не бывает, даже там, в Светлом Крае –
Никто и не вспомнит, нас время забыло,
И нет в старых свитках кровавых преданий.

Вновь зажигаются звёзды на бархатном небе,
И дракон своим танцем душу мою покорит –
Песня мира в сердцах путь луной серебрит,
И мерещатся странные тени в невидимом свете…

И был деревянный город в туманной долине,
Где звёзды в ладонях держали юные люди,
Их злу и ненависти никогда не учили –
Они не умели сражаться и верили в чудо.

Закрой же глаза – посмотри, тебе я открою:
Пред тобой на ладонях лежит этот мир –
Неужели за счастье мы платили собою,
Неужель из-за знания был безумный тот пир?

Вновь зажигаются звёзды на бархатном небе,
И дракон своим танцем душу мою покорит –
Песня мира в сердцах путь луной серебрит,
И мерещатся странные тени в невидимом свете…

В глазах твоих ужас я вижу – так не бывает!
Не может быть крови в ладонях Творцов –
Кто знал, что будет война, и кто ожидает?
Открытые Эллери против нещадных бойцов.

Остались невинные дети на алеющем поле,
Там только чернобыльник ныне, поникнув, растёт,
Цветы чёрных маков под ветром качаются в доле –
Никто не расскажет им сказку, никто не споёт…

Вновь зажигаются звёзды на бархатном небе,
И дракон своим танцем душу мою покорит –
Песня мира в сердцах путь луной серебрит,
И мерещатся странные тени в невидимом свете…

Голос становился всё тише и тише, видения меркли, туман испарялся. Элхэ в последний раз коснулась струн и решительно открыла глаза - мерцающие, неживые - страшные провалы зеленовато-чёрных зрачков.

Песня умолкла, пропал образ долины, долины звёздного тумана и скорби. Ничего… Пустота… в душе, в глазах, в сердце… Даже боль ушла… Менестрель осторожно положил гитару рядом с собой, и посмотрел в огонь… и не увидел в нём ничего… лишь холод…отсутствие каких либо цветов… безжизненность… но он продолжал смотреть, а огонь полностью отражался от глаз, как от зеркал, или осколков льда…

В этот мир опять пришла ночь,
Мокрый ветер поёт в ветвях...
Стаи туч проносятся прочь,
Не понять, где кончается явь:

Начинается сон,
Флейты призрачный звон,
Я протягиваю ладонь...
В полуночную высь,
Я нашла наконец свой дом -
Услышь и вернись.

Мрачен лес и тянет к костру
В низком небе идёт беда
Чары зла и морок к утру
Дождевая смоет вода

А пока вокруг ночь
Кто мне сможет помочь…
Пламя душу мою согрей
Прогони серый страх
Защити меня от людей
С пустотою в зрачках…

Призрак твой тревожит мой сон
Я зову, но ответа нет
Песня ветра похожа на стон
Бесконечен полуночный бред

Флейта плачет в руках
Слёзы примет река…
Травы имя твоё поют
Образ тает во тьме
Песней руки мои зовут
Возвращайся ко мне… Тэм Гринхилл

И тихим эхом ветер принёс обрывок фразы, повторив её еле слышно: "Возвращайся ко мне..."
Мелодия, будто птица в клетке, вырвалась на волю - распахнув окно, она под руку с ветром улетела прочь.
...Элхэ открыла глаза - неестественно-зелёные льдинки горят каким-то призрачным светом, а лицо - смертельно-бледное, пожалуй, любого призрака напугает. И ушла - в тёмный угол, пряча своё лицо в волосах - чтобы никто не увидел.

Зимней ночью не спится что-то,
Танец чувств, мыслей бег,
Сигарета, вино, зевота,
В окна бьющийся снег.

Стрелок треск на часах старинных,
Что висят на стене,
И слова монологов длинных,
Все не сказанное…
[шепотом:] тебе…

[Шепотом:]
Покачнется звезда, мерцая,
И свалИтся, как снег к земле.
Ты уже не придешь, я знаю,
Заплутает мой вздох во мгле.

Ветер взвоет, луну кусая,
И рассыплется ночь на части.
Ты уже не придешь, я знаю.
Сколько прошлого в слове “счастье”.

Расстоянье трех тысяч долгих
Нас с тобой разделивших миль
Мысль моя одолеет, только
Страх непреодолим.

Я готов пересечь пространство,
Время сжав в кулаке своем,
Но пугает меня, упрямца,
Вдруг нет места мне в сердце твоем…
[шепотом:] теперь…

[Криком:]
Поверь,
Я вину свою чую, словно
Западню чует зверь!

Изменить хочу все, что было,
Но хотения мало здесь,
В память взор устремив бессильно,
Я гордыню кляну и спесь.

И душа вновь в безмолвном плаче
Сердце кровью мое польет.
Все должно было б быть иначе,
Только “бы” для судьбы не в счет.

И не спится мне ночью что-то,
Танец чувств, мыслей бег,
Сигарета, вино, зевота,
В окна бьющийся снег.

Ветер воет, как волк замерзший
Во степи на луну,
Я печали же свою ношу
Вновь несу через полночь ко сну.

Стрелок треск на часах старинных,
Что висят на стене,
И слова монологов длинных,
Все не сказанное…

Песня оборвалась… Оборвалась почти на шёпоте… А музыка продолжала литься, снося ту тоску, что оставалась после песни… образы, ставшие к концу песни более яркими и чёткими, гасли, растворялись, потухали… Музыка продолжалась недолго, и закончилась одновременно с последним из образов, с последним из чувств… Под своды взлетел последний аккорд, и эхом отдалялся от стен… Менестрель больше не тревожил серебряных струн. Царила тишина, лишь аккорд всё никак не затухал, не желая уходить, желая остаться... Он ещё несколько мгновений бился от стены к стене, борясь с поглощающей его тишиной, воздухом, и под самым сводом он, еле слышно угас, отозвавшись больной ноткой, еле слышным, сдавленным полукриком, оставив осадок в душе… словно аккорд был живым, наделённым душой… О нём теперь напоминал лишь этот осадок… краткое воспоминание, которое, скорее всего, будет забыто очень скоро, а в месте с ним и живой аккорд… Менестрель открыл глаза, блестящие, сейчас задумчиво-печальные…